– Не совсем так. Но с женщиной это было связано.

– Тогда тост за женщин!

– Согласен, – кивнул Брейн, и они выпили.

– Кстати, о женщинах… – вспомнил президент и, подняв кверху палец, выдержал небольшую паузу. – Так вот, о женщинах. Ты знаешь эту богачку, которую мы захватили ради выкупа?

– Так это ради выкупа? – улыбнулся Брейн.

– И ради выкупа тоже, – подхватил его игру президент, и они рассмеялись.

– Да, я знаю о ней еще кое-что, кроме того, что она богачка и у нее имелось целое отделение телохранителей: ее тело выглядит безупречно!..

– Тело? Ты хочешь сказать, что видел ее тело? – уточнил президент Джим, и в его глазах появился стальной блеск.

– Ну конечно, видел. Здоровенные сиськи, крутые бедра, плечи… Один раз увидишь, уже не забудешь.

– То есть вы с ней… – не договорив, президент Джим замолчал.

«Спалился наш вождь», – подумал Брейн.

– Нет, ну что ты! Я, конечно, хотел бы, но при ней были охранники – они бы выпотрошили любого, кто ее хотя бы коснулся. Но она танцовщица, Джим. Она горячая, как огонь, танцовщица, и танцует она голышом.

– Голышом?! – воскликнул президент Джим, вскакивая.

– Голышом, камрад! Прикинь?!

Какое-то время президент не дышал, зависнув над стулом. Потом упал обратно и засмеялся, слишком громко и нервно. Но, спохватившись, взял себя в руки и сказал:

– Ты хороший парень, Томас, жаль, что мы тебя ссадили.

– Ну уж нет, Джим, это тебе спасибо. Неизвестно, что там на Джильсе выдумали бы коллеги, если бы их, конечно, не вычислили и не перебили «кузены»-стратеги.

– Кузены? Почему кузены?

– Ну они так друг друга называют, чтобы не использовать ругательства, – разъяснил Брейн, и президент снова засмеялся, но теперь не так громко. Похоже, он понял, что Брейн за ним тоже наблюдает.

– А скажи, ты с ней хотя бы раз разговаривал?

– С Калипсо? Да, разок разговаривал. Стояли у стойки, выпивали.

– А когда она танцевала?

– Мы разговаривали еще до танца. Потом бар закрыли от посторонних, а мне разрешили остаться – охранник сказал, что она не возражала.

– То есть она была не против, если бы вы с ней…

– Нет, она высказалась конкретно и однозначно, – перебил президента Брейн, заметив, что данный вопрос почему-то сильно волнует собеседника.

– И что она сказала?

– Она сказала что-то типа того: ты мне симпатичен, но уже староват. Мне нравятся ребята помоложе!

Сказав это, Брейн разлил по стаканам и поднял свой.

– За что пьем? – спросил президент Джим.

– За то, чтобы мы помнили, сколько нам лет, и выбирали задачи по силам.

– Хороший тост, – сказал президент, и они выпили.

Брейн стал неторопливо закусывать, определив по выражению лица собутыльника, что тот придумывает очередную тему для расспросов.

– Дерьмо это баклажановое пюре, – сказал наконец вождь, отодвигая упаковку с фиолетовым содержимым. – Надо будет сказать, чтобы его больше не производили. Ну ведь дрянь же?

– Дрянь, – согласился Брейн.

– Надо будет написать отзыв гостя – от твоего имени.

– Зачем?

– Затем, что твое мнение будет перевешивать сотню местных – для профсоюза это более важно.

– Ты имеешь в виду тот профсоюз, что чуть дальше от нашего входа? – махнул рукой Брейн, осознавая, что крепко захмелел. Но только в смысле мышечной реакции, разум же его оставался строг и расчетлив.

– Да, этот долбаный профсоюз активных домохозяек, которым не сидится на месте.

– Они сегодня неплохо пели.

– Дуры потому что… – мотнул головой президент. – Слушай, а почему ты все еще капитан, если тебе уже под пятьдесят, а?

– Дружище, мне уже давно за пятьдесят.

– За пятьдесят?! – переспросил президент, и на его лице появилось выражение легкого ужаса.

– Прикинь, столько еще живут.

– Нет, я в том плане, что военные твоего возраста давно полковники или пенсионеры.

– Совершенно верно. Но я поздно начал служить, – честно ответил Брейн.

– Поздно начал… – повторил президент. – А выглядишь прекрасно. Молодо выглядишь. У меня вот пузо, а ты просто атлет.

– Это все работа.

– Работа. А давай выпьем за работу, Томас?

– За работу, – поддержал Брейн, и они выпили. А потом помолчали, каждый закусывая тем, что ему больше нравилось. Президент налегал на мясные и белковые пюре, Брейну нравились фруктовые.

– Ты вообще чем по жизни раньше занимался? Или всегда был военным? – спросил Джим спустя пару минут.

– Занимался всем понемногу. Например, могу торговать рыбой.

Джим засмеялся. Брейн улыбнулся.

– Не, ну это, конечно, важно. Я раньше тоже восьмихвостых крабов продавал, когда мальчишкой был. Мы их «на молниях» собирали в межсезонье и сюда тащили – на продажу.

– На молниях?

– Ну в сотне километров отсюда начинается, по-научному, территория погодной и геодинамической нестабильности. Это значит, что там ветра по тысяче километров в час и ливни – тысяча миллиметров в месяц.

– Ни хрена себе!

– Вот именно! Камни летают со скоростью пули. Старые деревья за час превращаются в щепу. Но сезон проходит, снова тишина, речки возвращаются в русла, деревья растут, и опять все хорошо четыре месяца.

– А крабы?

– Вот эти четыре месяца – крабы, а потом – опять ураган, и только грязь, глина и камни.

– Круто.

– Круто. Но ты же не из рыботорговцев в спецназ попал?

– Я еще программирую.

– Во как! Ты серьезно?

– Серьезно.

– Ты, конечно, извини, но у тебя морда в шрамах и плечи вон какие – на компьютерного гения никак не тянешь.

Брейн засмеялся.

– Извини, камрад, рожей, конечно, не вышел. Но программирую, как могу. Если у вас есть с этим проблемы, могу помочь.

Президент помолчал, глядя на бутылку, потом снова взглянул на Брейна и сказал:

– А вот прямо завтра и покажешь, что можешь. У наших технарей запара случилась – железо вывезти смогли, а вот научить его правильно работать не получается.

С этими словами президент налил по полному стакану и, взяв свой, поднялся.

Брейн поднялся тоже.

– Выпьем за то, чтобы ты у нас хорошо прижился, Томас, поскольку там, во внешнем мире, тебя не очень-то любят.